Самая красивая итальянка Туниса

Клаудиа КАРДИНАЛЕ родилась в 1939 году в Тунисе (Северная Африка), куда переехали ее предки-сицилийцы. В восемнадцать лет она завоевала титул "Самая красивая итальянка Туниса". В награду ее пригласили на Венецианский кинофестиваль. Там, на исторической родине, и началась – неожиданно для нее самой – артистическая карьера кинозвезды мирового масштаба.

Среди лучших фильмов Клаудии Кардинале – "Рокко и его братья", "Леопард", "8 1/2", "Невеста Бубе", "Туманные звезды Большой Медведицы", "Семейный портрет в интерьере", "Красная палатка", "Сова появляется днем", "Нефтедобытчицы". Она много снималась в США. Сегодня актриса переехала жить на свою "третью родину" – в Париж. С ней живет дочь – ровесница внучки. Так уж получилось, что она сама и ее сын Патрик родили детей в один год.

С Кардинале я познакомился в конце 80-х годов в Москве, куда она прилетела вместе с одним из своих партнеров Грегори Пеком на Международный конгресс миролюбивых сил. Вернее, с ней меня познакомила Джуна у себя в офисе на Арбате. Две всемирно знаменитые дамы очень подружились. Итальянская звезда восхищалась медицинскими талантами Джуны, восторгалась ее необычными картинами, две из которых увезла в Рим. Мало того, даже пыталась стать свахой – г-н Пек настойчиво добивался руки моей великой соотечественницы. Но ничего путного из этой затеи не вышло. А вот с Кардинале Джуна дружит до сих пор, но чаще дамы встречаются в Париже. Тогда Кардинале показалась мне более миниатюрной, чем на экране, но была так же красива, улыбчива и кокетлива. Она с удовольствием отвечала на мои вопросы и согласилась дать интервью. Юбилей (в эти дни ей исполнилось семьдесят) блистательной женщины и незаурядной актрисы – хороший повод вспомнить отрывки из тогдашней нашей беседы.

– Клаудиа, расскажите, каким вспоминается вам ваше детство?

– Таинственно красивым и одновременно страшным. Шла война. Помню бомбежки, невероятный грохот. Мое тунисское детство – это приличный дом моего отца. Он работал инженером на железной дороге, занимался там всякой техникой, например, укладкой рельсов. Отец был сицилийцем, сыном сицилийских коммерсантов, переехавших в Тунис еще тогда, когда страна не была французским протекторатом. Он прекрасно говорил на сицилийском диалекте итальянского и на французском, а также на арабском языках. Моя мама – у нее тоже сицилийские корни, была из семьи корабелов. Я родилась дома. Историю моего рождения мне рассказывали десятки раз. Я чуть не умерла от удушья, так как пуповина обвила мою шею четырьмя петлями, и лицо у меня уже посинело. Принявшая меня мамина свекровь даже закричала: "О Господи! Она чернокожую родила. Какой ужас!" Мама с папой были красивой парой. А еще они обладали уникальными музыкальными способностями. Если что-то от них передалось мне, я им чрезвычайно благодарна.

– Об актерской карьере вы мечтали с ранних лет?

– Об этом я и не помышляла. Нас было четверо детей в семье – сестра Бланш и два брата – Бруно и Адриано. Нас особо не баловали, но мама очень следила за тем, чтобы мы были хорошо одеты и ухожены.

– Не поверю, что у такой красивейшей женщины, как вы, уже в юности не было поклонников.

– Парней я к себе не подпускала. В подростковом возрасте за мной многие ухаживали, но я обращалась со всеми сверстниками-мальчишками ужасно. Я была преисполнена гордости, а складывалась она в равной мере из робости, необщительности и рано развившегося чувства собственного достоинства, без которого я не могла состояться ни как женщина, ни просто как человек. И потому, чтобы не ошибиться и не попасть впросак, я ни с кем не разговаривала – была очень замкнутой, дикаркой и отвечала грубостью тем, кто приставал ко мне с разговорами.

– Знаю, что участие в конкурсе красоты было для вас просто делом случая. Но как изменилась ваша жизнь после того, как вас признали самой красивой итальянкой Туниса?

– Мне было восемнадцать, когда я оказалась на МКФ в Венеции. На Лидо я приехала с матерью. Была осень 1957 года. Выглядела я довольно броско, так как догадалась надеть на себя несколько африканских бурнусов. Это обстоятельство, по-видимому, поразило воображение всех фоторепортеров, и они сразу стали снимать меня. С утра до вечера я была окружена кино- и фотокамерами. В том году на Венецианском фестивале я впервые увидела фильм в настоящем кинозале. Это была картина "Белые ночи" Лукино Висконти. Отлично помню церемонию вручения призов. Первую премию, "Золотого Льва Святого Марка" получил Сатьяджит Рей из Индии, а Висконти достался "Серебряный Лев". Рей, поднявшись на сцену, не без иронии заметил: "Индийцем быть лучше". Вот только во всем мире помнят прежде всего великого Лукино, а уж потом хорошего, но, по-моему, далекого от гениальности Сатьяджита.

– Пусть это не покажется вам бестактным, но можно, в пределах допустимого, рассказать о первом вашем ребенке. Хотя если это болит до сих пор, вы можете послать меня ко всем чертям с моим вопросом.

– Синьор, мы с вами далеко не Ромео и Джульетта. На нашей карьере это уже никоим образом не скажется. Совсем юной меня изнасиловали. Для меня этот опыт был страшным. И пережила я его в абсолютном одиночестве. Изнасиловавший меня француз имел отношение к авиации, но пилотом не был. "Скользкий" – вот единственный эпитет, который приходит на ум, когда я воскрешаю в памяти эту ужасную историю. Но от этого злодеяния мой сын Патрик не стал мне ненавистным человеком. Это была моя самая большая любовь и до поры до времени тайна для мира. Я была вынуждена скрывать наличие у меня сына, иначе кинокарьере Кардинале просто не было бы суждено состояться.

Законы католической церкви ужасны по отношению прежде всего к женщинам. Мужчины, а тем более священники, более защищены и менее уязвимы перед Господом... Не хочу говорить на эту тему, чтобы не прослыть протестанткой. Сын, которого надо скрывать, любить, но и стыдиться – эта мысль не давала мне жить открыто и полноценно, по достоинству принимать успех у публики. В 1967 году я была приглашена на V ММКФ в Москву. Патрика я взяла с собой. И в первом в мире социалистическом государстве я смогла крикнуть всему миру: "У меня есть сын! Единственная моя вина перед Богом – я родила его вне брака, освещенного церковью. Мой грех только в одном – я не сделала аборт и не уничтожила Человека. Христос простит меня".

Как ни странно, но незаконнорожденного по итальянским законам Патрика, а следовательно и меня в Советском Союзе приняли совершенно нормально. Больше того, для меня на "Мосфильме" прокрутили советский фильм "Цирк" с историей, похожей на мою, и познакомили с советской кинозвездой №1 тех лет Любовью Орловой. Я была счастлива, что освободилась от итальянского религиозного маразма.

– А как получилось так, что именно вас, а не какую-нибудь другую актрису Михаил Калатозов пригласил на главную женскую роль в свой последний фильм "Красная палатка"?

– Конец 60-х годов прошлого столетия – это было время, если можно так сказать, великой любви итало-французского и советского кино. Одновременно тогда снимали в России свои фильмы (а большую часть денег оплачивала советская сторона) такие мэтры, как Витторио Де Сика ("Подсолнухи" с Людмилой Савельевой, Софи Лорен и Марчелло Мастроянни), Джузеппе Де Сантис ("Они шли на Восток" с Татьяной Самойловой и Жанной Прохоренко), Жюльен Дювивье ("Вторая молодость" о Мариусе Петипа, французе, ставшем великим русским хореографом)...

Михаил Калатозов, признанный гением после триумфа в Каннах картины "Летят журавли" и мировой киносенсации – фильма "Неотправленное письмо", пригласил звезд мирового экрана, чтобы рассказать миру о дружбе, любви, мужестве и верности связанных с экспедицией Нобиле. Для меня это была честь – работать с великим режиссером. Да, именно в Советском Союзе я оценила русскую поговорку "Бог троицу любит". И ведь в моей профессиональной жизни так и произошло: у меня было три великих режиссера, которые, уверена, прославили меня на века: Лукино Висконти ("Рокко и его братья", "Лоепард", "Туманные звезды Большой Медведицы", "Семейный портрет в интерьере"), Федерико Феллини ("8 1/2") и Михаил Калатозов ("Красная палатка").

– А что вам еще запомнилось в СССР?

– Ваш великий кинооператор Лёня Калашников. Поначалу я ведь была против того, чтобы работать с ним. Привезла в Москву своего кинооператора и поставила условие: или меня снимает итальянец, или я улетаю в Рим и отказываюсь работать в Москве. Калатозов не упрашивал меня, а просто предложил, чтобы сделали две кинопробы, и я, не зная, кто снимает первый и второй дубль, сама выбрала оператора. Второй вариант был идеально красив, поэтому я не сомневалась: так советские снимать не умеют. И жестоко ошиблась – эти потрясающе кадры снял Калашников. Так мы подружились.

Владимир ВАХРАМОВ.

Хочешь многополярного мира – готовься к сетевой войне

Во все времена слово, за которым не стояло дело, высказывание, не подкрепленное личным опытом говорящего, - не имело особого веса и цены. И напротив, чем больше слово, гипотеза, теоретическое построение, базировались не на абстракциях, а на «живой жизни», тем большую ценность приобретало сказанное. В нынешнем постмодернистском безвременье, когда на нас ежесекундно обрушиваются потоки информации, обладающей нулевым весом, когда за миражами, создаваемыми масс-медиа, мы не видим подлинного смысла происходящих событий, а «реальная политика» - не более чем шоу, любой публичный жест, приоткрывающий истинное положение вещей, и напоминающий нам о том, «как оно есть», становится поистине бесценным.

К таким свидетельствам можно отнести и недавно вышедшую книгу молодого российского политолога, заместителя директора Центра геополитических экспертиз Валерия Коровина «Накануне империи. Прикладная геополитика и сетевые войны». (М.: «Евразийское движение», 2008). Эта работа (а то, что перед нами именно «работа», а не «сочинение на заданную тему» по прочтении книги сомневаться не приходится) посвящена теме, которая, к нашему всеобщему прискорбию, довольно редко становится предметом гласного обсуждения. А зря. Ведь сетевые и информационные войны, которым посвящена книга Коровина, ведутся нашими заокеанскими партнерами без оглядки на график заседаний высокоученого экспертного сообщества, и даже вряд ли принимают во внимание решения съездов «Единой России».

О чем нас хочет предупредить автор? «Три основных мысли проходят красной нитью через эту книгу, - поясняет читателям Коровин. - Первая – Америка строит империю, и нам в этой американской империи места нет – нет такого места, какое мы себе представляем».

Далеко не все страны, у которых есть границы и столицы, гербы и флаги, президенты и парламенты, - по-настоящему независимы. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на «демократию по-иракски». Великих держав, способных влиять на ход мировой истории, всегда было немного, а после крушения советской империи, полноценным, стопроцентным суверенитетом обладает лишь одно государство – Соединенные Штаты Америки. Разговоры о крушении империй, последней из которых якобы был Советский Союз, на поверку оказались лишь ловким пропагандистским ходом. Теперь, когда таиться не перед кем, сами американские геостратеги открыто признают, что интересы США распространяются на весь мир, что эта страна является и призвана быть империей. «Доброй империей» - benevolent empire.

«Американская империя строится на основе новейших информационных технологий, она утверждается и устанавливается во всем мире посредством сетевых войн», - таков второй тезис, раскрываемый в книге Коровина. В сетевой войне, в отличие от войны классической, побеждает не тот, у кого больше атомных боеголовок, а тот, кто контролирует информацию и может манипулировать общественным мнением. Что не так уж и неважно: при грамотной постановке дела не потребуется уничтожать армию противника и уничтожать его инфраструктуру. Ликующий народ сам распилит боеголовки на металлолом или сдаст их «носителям демократии и прогресса».

Геополитика, которая лишь сравнительно недавно перестала считаться «лженаукой» (притом, что советские вожди прекрасно разбирались в «стратегиях великой войны континентов», чего нельзя сказать о постсоветских лидерах, за исключением явных агентов влияния), как и любая прикладная дисциплина, развивается – хотим мы этого или нет. Выводы Макиндера, Мэхена, Хаусхофера и других корифеев геополитической науки, к которым могли бы обратиться российские практикующие политики, во многом не объясняют реалий нынешнего постмодернистского информационного общества - так же как «Капитал» Маркса, при всей его фундаментальности, вряд ли годится для объяснения закономерностей постиндустриальной экономики. Времена меняются, и новые вызовы требуют адекватных ответов.

Вне зависимости от нашего желания, в Америке избран молодой и энергичный президент, одним из советников которого является старый и умудренный опытом Збигнев Бжезинский, а само появление господина Обамы на политическом Олимпе США произошло не без участия чуть менее известной, но более чем влиятельной структуры – Совета по международным стратегиям (CFR). Это значит, что на смену прямолинейным, а иногда и просто дуболомным внешнеполитическим стратегиям времен Буша-младшего, приходят «миротворчество и гуманизм». Без авиаударов и высадок морской пехоты, без прямой и столь раздражающей весь цивилизованный мир оккупации «стран, заподозренных в поддержке «Аль-Каиды», - достаточно лишь грамотно поработать с пресловутым «гражданским обществом», вырастить сеть «независимых неправительственных организаций», направить общественное недовольство в нужное русло – и тогда «ось зла» распадется сама собой. Какое американское влияние, какое внешнее управление, о чем вы? Это лишь воля народа, идущего от диктатуры к демократии.

Цель жесткой, республиканской, и мягкой, демократической, стратегий одна – обеспечить Соединенным Штатам (а точнее, их элите, обслуживающей интересы транснационального капитала) глобальное доминирование, построить однополярный мир, в котором любая попытка оспорить главенство «Последней империи», будет жестко, решительно и эффективно пресекаться.

Такое будущее не только возможно, но оно уже становится настоящим – «работа адова будет делаться и делается уже». Об этом в своей книге предупреждает политолог Валерий Коровин. Автор знает, о чем говорит. Будучи не только экспертом в области современных геополитических технологий и сетевых войн, но и практикующим геополитиком (Коровин – активный участник евразийского движения, основанного Александром Дугиным, лидер Евразийского союза молодежи, напрямую участвовавший в политических процессах как в России, так и в «ближнем зарубежье»), он не раз непосредственно сталкивался с практическими результатами работы заокеанских «коллег». В горячих точках и проблемных регионах России и постсоветского пространства, в Чечне и других республиках Северного Кавказа, в Закавказье и на Украине - везде действует, и действует эффективно, разветвленная сеть фондов, политических движений, религиозных сект и «безобидных» научных учреждений, работающая отнюдь не в российских интересах. В небольших текстах, фактически репортажах, написанных по горячим следам, на конкретных примерах демонстрируется, как, - здесь и сейчас, - ведется сетевая война против России. Но, по словам автора, при написании книги он хотел не только показать, «как американцы строят свою империю», но и предложить альтернативу – «как мы должны на эту империю реагировать, и как отвечать заокеанским имперостроителям».

«Я не скрываю своих взглядов, - подчеркивает Коровин. - Я открыто декларирую евразийский геополитический подход и оппонирую американским геостратегам, таким, как Збигнев Бжезинский, Пол Вулфовец и другим фигурам, стоящим за строительством глобальной американской империи».

Весьма амбициозная задача, но, по мнению политолога, иного выхода нет. Лишь создание полноценной русской геополитической школы, чьи разработки – лишенные идеологической окраски, и базирующиеся на строгих научных догматах, - могли бы лечь в основу разработки внешней и внутренней политики возрождающейся России. «Накануне империи» - всего лишь один из первых камней, положенных в основание российской национальной геополитики, приглашение к диалогу и к продолжению исследований. Изучение тактики американской империи жизненно необходимо. В противном случае придется признать, что наши заявки на суверенитет и независимость в принятии решений – пиар и «разговоры в пользу бедных».

«Ответить на империю мы можем только империей, иначе мы просто перестанем существовать, нас не будет», - таков третий лейтмотив, звучащий в книге Валерия Коровина. Либо Россия вновь сплотит распавшееся евразийское пространство и тем самым спасет и защитит самобытность и независимость народов, населяющих континент, либо нас поглотит глобалистская Империя нового типа, где за ширмой прав человека, либеральной демократии и рыночной экономики будет вершить свою тираническую власть американская элита. Третьего не дано.

Михаил МОШКИН.

Хозяин слова

Двадцать шесть лет Павел ГУСЕВ у руля "Московского Комсомольца" – сначала как главный редактор газеты, а потом и как гендиректор и владелец одноименного издательского дома. Сегодня Павел Николаевич един в трех лицах и тем уникален. Второго такого в отечественной прессе не сыскать. А ведь Гусев еще председательствует в Союзе журналистов Москвы и возглавляет комиссию Общественной палаты по коммуникациям, информационной политике и свободе слова в СМИ...

– Хозяин - барин, Павел Николаевич?

– Не сказал бы. Сочетать в себе редактора, собственника и управляющего не так просто, как кажется. Порой эти ипостаси плохо уживаются вместе. Творческая натура требует реализации свежих, но нередко дорогостоящих идей, менеджер стремится оптимизировать расходы, а хозяин размышляет, не потратить ли деньги на себя любимого и, к примеру, не сыграть ли в гольф на Гавайях?

– В итоге?

– Нахожу консенсус. Запускаю по мере сил новые проекты, снижаю издержки, на лучшие в мире гольф-поля тоже летаю, но чаще обхожусь подмосковными. Кроме того, не думайте, будто я самолично вершу суд, принимаю решения. У нас есть редколлегия и дирекция, к мнению которых прислушиваюсь. За все годы не взял в штат "МК" ни одного сотрудника, предварительно не посоветовавшись с коллегами. Барского самодурства, мол, хочу и беру, не было ни разу.

– А увольнять приходилось?

– В редчайших случаях. Как правило, из-за грубых нарушений трудовой дисциплины - пьянок, загулов-прогулов. В подобных ситуациях позволял себе ни с кем не советоваться, проявлял жесткую волю.

– Так отвечаете, словно оправдываетесь, Павел Николаевич. Не факт, что единоначалие - зло.

– Вы чуть меня опередили. Собирался сказать: никакой демократии в моем издательском доме нет и быть не может. Накопленный опыт позволяет утверждать: диктатура - основа бизнеса, оптимальная форма взаимоотношений руководителя и коллектива. Ежедневная газета похожа на конвейер: стоит чуть ослабить контроль, выпустить нити управления, и последствия могут оказаться необратимыми. Каждый день ведь приходится начинать с чистого листа. Это изнурительный, нервный труд.

– Устали?

– Очень! Иногда чувствую себя выжатым лимоном.

– Вот теперь и отдохнете. На пенсии.

– Хочется взять паузу хоть на время, дух перевести. Если честно, утомляет не работа, а бессмысленное бодание, глупая борьба не пойми с кем и за что. В последние годы многие начальники стали крайне ранимы и обидчивы. Слова поперек им сказать не моги! Любую критическую публикацию воспринимают как грязную заказуху на кристально честных чиновников и даже подрыв государственных устоев. Все, напечатанное в "МК", рассматривается через лупу, а сам я давно привык, что нахожусь под колпаком.

– У кого?

– Вы как думаете? Взгляните на батарею телефонов на моем столе: любой из них может служить и диктофоном, фиксирующим разговоры в этом кабинете.

– Слушают?

– По крайней мере видел схему своих передвижений по Москве, сделанную по перехваченным звонкам с моего мобильного. Аноним передал распечатку журналисту Минкину, а я обратился в Генпрокуратуру и ФСБ с просьбой разобраться. Никто ведь не знает, зачем меня отслеживали. Политковскую тоже по телефону вели.

– Страшно, Павел Николаевич?

– Я нормальный человек, жить хочу! Другой вопрос, что в какой-то момент надоедает бояться. До 1994 года посмеивался, читая угрозы или сталкиваясь у стен редакции с пикетами протестующих. Мол, прорвемся. Но после убийства Димы Холодова, организованного явно не дилетантами, понял: шутки кончились. Тогда у меня появилась первая охрана. Больше для самоуспокоения, поскольку от профи за чужими спинами не спрячешься. Все равно достанут. С той поры прошло полтора десятка лет, нельзя жить, постоянно озираясь. К тому же всегда понимал: за мной не стоят могущественные структуры или богатые покровители, рассчитывать могу лишь на собственные силы.

– Каким макаром, к слову, вы заполучили газету в частное пользование?

– В начале 90-х прежние издатели в лице комсомольских структур отказались от нас, и учредителем "МК" стал коллектив редакции. Но такая форма управления оказалась не самой эффективной с точки зрения хозяйствования. Было создано АО, члены которого единогласно передали мне все акции. Безвозмездно.

– Широкий жест!

– В свою очередь я гарантировал сотрудникам выполнение социальных обязательств по индексации зарплаты, медстрахованию, льготному питанию в редакционной столовой и так далее.

– Блюдете данное слово?

– Неукоснительно! Лишь недавно возникли сложности. В этом году не проводили индексацию и даже пошли на увольнение 30 процентов работников. Да, много, но прокормить 1400 человек сегодня трудно. Особенно если учесть, что средняя зарплата по холдингу в минувшем декабре составляла 31 тысячу рублей. Мы без ущерба для производства сократили необязательные траты, сохранив нужных людей. Условно говоря, раньше за входную дверь отвечала целая бригада: один открывал ее, второй закрывал, третий смазывал петли. Теперь каждый сотрудник ИД сам поворачивает дверную ручку... В кризисный период все приходится считать.

– А как вы, кстати, относитесь к расхожему мнению, будто нынешние проблемы приведут к постепенному отмиранию бумажных СМИ?

– Не соглашусь с такой трактовкой. Мы активно занимаемся развитием интернет-проектов, но они не альтернатива традиционным газетам и журналам. Ни в России, ни в мире. Посмотрите на продвинутые в сфере высоких технологий Японию и Южную Корею: там печатные СМИ издаются миллионными тиражами, и тенденций к снижению нет. Похожая картина в Европе. Во Франции, к примеру, государство дотирует почту и связь, ежегодно вкладывая сотни миллионов евро в систему распространения и доставки периодики, чтобы сохранить существующее информационное поле. Мы в Общественной палате серьезно изучали вопрос и в итоге убедили президента Медведева в необходимости выделения солидной госдотации "Почте России", что, по сути, спасло подписку в стране. Хотя проблем по-прежнему море. Поинтересуйтесь в сотне километров от Москвы о регулярности доставки газет. Хорошо, если почтальон приходит раз-другой в неделю. Кто при таком раскладе станет выписывать в глубинке ежедневные издания? Об Интернете во многих селах до сих пор не слышали...

– Вот и остается ТВ.

– Но там почти нет журналистики! Лишь новости и малочисленные аналитические передачи. Остальное - развлекуха да "мыло". Кстати, когда люди требуют ввести цензуру на телевидении, многие воспринимают это как посягательство на свободу слова. Дескать, ублюдочное население подыгрывает Кремлю! Но речь идет не об информационном вещании, зрители говорят об ином: о нравственном и эстетическом барьере на пути низкопробных сериалов, реалити-шоу и прочей муры.

Словом, бумажные массмедиа в обозримом будущем не вымрут. Ответственно заявляю! В том числе поэтому мы строим сейчас самую современную типографию в России. Проект затратный: издательский комплекс в чистом виде потянул на 26 миллионов евро плюс расходы на переоборудование цеха, укрепление фундамента под махину весом 470 тонн... Но игра стоит свеч. Ничего подобного, повторяю, в нашей стране не было. А в "Московской газетной типографии", 49 процентов акций которой принадлежат мне, а 51 - столичному правительству, теперь будет. Монтаж оборудования начнем в апреле, а к осени рассчитываем печатать продукцию на новой технике.

– Смотрю, продолжаете расширять медиаимперию, Павел Николаевич?

– Глупо стоять на месте, если можно развиваться. Я давно в этом бизнесе и кое-что в нем понимаю. Все-таки варюсь в котле с 31 мая 1983 года, когда стал главным редактором "МК".

– Наверняка не думали, что задержитесь на четверть века?

– Пришел сюда не будучи журналистом, к тому же из ЦК комсомола, поэтому поначалу отношение ко мне было настороженным. Но я не собирался учить профессионалов ремеслу, наоборот, хотел делать газету с позиций читателей, а не "писателей", требовал от подчиненных писать о том и так, чтобы каждая заметка вызывала интерес. В первые месяцы буквально ночевал в редакции, вникал в нюансы, постигал азы. Не надо думать, будто все складывалось гладко и красиво. Примерно через год в коллективе сформировалась оппозиция, попытавшаяся устроить переворот.

На меня строчили анонимки, обвиняя во всех смертных грехах, включая антисемитизм, хотя я никогда не обращал внимания на национальность сотрудника: еврей он или татарин, мне было по фигу, лишь бы работал хорошо... А в 1988 году еще всесильный в ту пору горком партии требовал моего исключения из КПСС и увольнения с должности главного редактора за клевету на советскую действительность. Закончилось все выговором. Сейчас об этом смешно вспоминать!

– На фоне нынешних реалий?

– В том числе. Хотя не менее тяжелый период был в конце 90-х. Тогда меня травили по-черному.

– Кто?

– Началось с олигархов, активно скупавших СМИ и по-своему перестраивавших информационное поле. "МК" тоже пытались подмять, но не тут-то было. Перед президентскими выборами 2000 года пошла свистопляска вокруг Лужкова, в котором узрели опасного конкурента ельцинскому преемнику и спустили на Юрия Михайловича всех собак. Я открыто выступил на стороне московского мэра. Меня пригласили в Кремль и предложили: "Скажи, что с нами, и у тебя все будет - по бизнесу, по деньгам. Все!" Я отказался и в ответ услышал: " Пожалеешь".

– Так и случилось?

– У "МК" вдруг непостижимым образом обрушилась подписка - на сто с лишним тысяч экземпляров. До сих пор не понимаю, как это сделали. Потом пошли другие проблемы, вплоть до попыток возбудить уголовные дела против лично меня. Пробовали подобраться через мой бизнес во Франции, но, к несчастью для оппонентов, со всех доходов я исправно платил налоги. Больше, чем Березовский! Тогда начали иначе вставлять палки в колеса. В ответ я организовал крупный митинг в поддержку Лужкова и начал в газете кампанию против Путина. Палили из орудий всех калибров, публиковали любую гадость, которую удавалось нарыть. Шарашили без оглядки, наделали массу глупостей, но тогда война компроматов велась наотмашь. Игра шла рисковая. Периодически возникало чувство, словно ухожу в разведку и не знаю, вернусь ли. Могли свои накрыть огнем артиллерии, враг мог подстрелить либо взять в плен, что еще хуже. Со всех сторон окружали засады.

– Но вы уцелели.

– В той ситуации не имел права поступить иначе, сдать Лужкова. Полагаю, Путин все понял, когда я не помчался, задрав хвост, за стадом. Он ценит верность, преданность и именно это увидел в моем отношении к мэру. По крайней мере позже я неоднократно общался с Владимиром Владимировичем, был одним из первых, кому он дал интервью на посту президента. Да, любви ко мне в Кремле нет, но я и не рассчитываю на нее. Нас до сих пор постоянно трясут проверками, мы так к ним привыкли, что даже выделили инспекторам кабинет в издательстве. Пусть пасутся! Хотя в последний год стало проще. При Медведеве пальцы на горле чуть ослабли, хватка не такая крепкая. Путин выстроил столь жесткую вертикаль, что любое критическое выступление в прессе расценивалось едва ли не как измена родине. Не могу утверждать, что лично президент выражал неудовольствие, но кое-кто из его окружения вскипал тогда быстрее электрочайника. Нередко это случалось до выхода газеты в свет. Кремлевские чиновники непостижимым образом узнавали о содержании готовящихся публикаций порой раньше меня.

– И?

– Начинались звонки с просьбами.

– Прислушивались к ним?

– По-всякому. Но тексты эти читал внимательнее и нередко обнаруживал, что они несбалансированны, однобоки. Тогда старался уравновесить их иной точкой зрения.

– Компромисс - залог спокойствия?

– Договариваться - не значит прогибаться. Никогда не чувствовал, будто мною управляют.

– Не вы ли, Павел Николаевич, утверждали, что в России нет свободы печати? Мол, Кремлю даже не нужно контролировать СМИ, достаточно держать на коротком поводке их хозяев.

– Да, слова мои, не отказываюсь.

– Но единоличного владельца газеты прижать к стенке, наверное, еще проще, чем олигарха?

– Не скажите! На прессу легко давить через собственников, для которых СМИ - непрофильные активы. У ребят крупный многомиллиардный бизнес, им не в кайф огребать из-за безбашенных журналюг, пишущих бог знает что. Сподручнее вызвать на ковер редактора и объяснить, в какое место тот должен засунуть свой длинный язык. В моем случае вариант не катит: вызывать некуда и не к кому. Я сам себе хозяин, дела веду на свои кровные. Оттого, видимо, и на совещания в Кремль меня не приглашают, хотя телевизионщиков, слышал, регулярно натаскивают, что да как говорить. И в партии я не вхожу. Правда, иногда езжу на охоту с сильными мира сего, водку там пью, но на работе это не отражается. Единственный грех, который признаю за собой, - в начале 90-х, оставаясь редактором "МК", около года работал министром печати в московском правительстве. В какой-то мере нарушил свои принципы, но больше подобных отступлений себе не позволял.

– И все же объясните, как вам удается сочетать на одной полосе Минкина, регулярно покалывающего президента едкими письмами, и Будберга, женатого на пресс-секретаре главного кремлевского начальника?

– В этом и прелесть "МК"! Здесь уживается несовместимое. Хотя, признаюсь, управлять таким коллективом сложно. У меня есть обойма из 10 – 12 топовых журналистов, настоящих звезд. Большинство из них не разговаривают друг с другом, не здороваются при встрече, никогда не сядут за один стол. Абсолютная нестыковка! Лишь я могу со всеми общаться, выступая посредником, связующим звеном. Да, из-за того же Минкина мне порой звонят по "вертушке", выговаривают, а то и требуют, чтобы убрал его из редакции. Отвечаю: Саша - мой самый рейтинговый автор, приносящий читателей и доход. Грубо говоря, "МК" он заменяет "Газпром" и прочих доноров. Бывает, Минкин крепко достает адресатов, тогда пускаю в ход последний аргумент: мол, вы не читали первоначальный вариант статьи, я многое уже смягчил...

– Так и есть?

– Саша - вменяемый человек, он правильно все понимает, хотя, бывало, ругался из-за каждого слова, буквы не давал изменить! Нет, с острыми перьями "МК" у меня проблем не возникает, куда большие сложности вызывают табу, наложенные нашей коммерческой службой. У газеты много партнеров и контрактных обязательств, рекламщики постоянно просят не наезжать на клиентов, не обижать их, чем наступают на горло журналистам, привыкшим резать правду-матку. Вот мне и приходится бегать между струйками, пытаясь примирить всех. Впрочем, это приносит пользу: нам удалось победить "джинсу". В штате редакции есть люди, читающие все тексты на предмет поиска скрытой рекламы под видом обычных журналистских материалов.

– А сливным бачком для компромата чувствовали себя когда-нибудь?

– Сейчас научился разбираться, что к чему, а в 90-е годы такое случалось. Радовался за журналистов, восторгался способностью добыть закрытую информацию, а потом выяснял: факты банально "слиты". Горькое чувство! Чтобы не наступать на старые грабли, в последние несколько лет запретил публиковать расшифровку телефонных переговоров и скрытой видеосъемки.

– Разве не на этом Хинштейн стал депутатом Госдумы?

– Извините, вопрос не ко мне. Не я его рекомендовал и выбирал.

– Когда много знаешь, обычно плохо спишь. Так, Павел Николаевич?

– Вроде бы не жалуюсь. Рюмку на ночь выпил - и порядок. Не думайте, будто я прикован к галерам. Процесс налажен, конвейер работает, могу позволить себе раз в месяц отлучиться, чтобы слетать с приятелями на сафари или на партию в гольф. У меня огромная коллекция охотничьих трофеев, включая редких и экзотических животных, я ногами прошел всю Африку, забирался в места, где не ступала нога белого человека.

Знаете, когда на тебя несется стадо разъяренных слонов, становится не до шуток. Это страшнее вызова в Кремль или Белый дом. С начальством есть шанс договориться, а с животным едва ли. Растопчет и не заметит... Впрочем, теперь реже уезжаю за тридевять земель, больше времени провожу в Тверской области, где на 49 лет взял в аренду охотхозяйство площадью 36 тысяч гектаров. На мой век хватит.

– Вот и расслабитесь там в старости, оттянетесь по-барски.

– Нет у меня такого желания. Да и не спешу я никуда, поработаю еще.

Андрей ВАНДЕНКО,

(С) "Итоги", №14.